Около полуночи я возвращаюсь домой. Меня не было неделю, если верить словам моей давней знакомой: «Ты что, Саня, фконец охуел? Неделю у меня гужуешься, всю совесть продул. Иди домой, родной, иди. Ганж забирай, а продукты не тронь. Холодильник ополовинил…» - вот стерва, жрала больше меня. Если бы видели, как она ест, вас бы стошнило. Уходя, я задал вопрос: «Катенька, какой масти был конь полководца Жукова?». Она не ответила, она меня вытолкнула за порог.

Шесть часов я искал свой дом, напрочь забыв, как он выглядит. Ближе к полуночи обнаружил нечто похожее на него, в большей степени благодаря надписи на стене «Саня – козёл». Третий год ищу писаку, но тщетно. Да и хуй с ним…

Поворачиваю ключ в замке и слышу лёгкую трусцу за дверью. Я себя чувствую немного не в своей летающей тарелке. Для меня тут, возможно, попахивает жареным. Но всё же, это мой дом, и я в нём хозяин.

Вхожу в коридор, пропитанный запахом отменного гаша, и охуеваю. В углу стоит Катенька, на ней таджикский халат. У её ног на таджикском пледе лежит мужик, явно не еврей. Меня предупреждали, что таджики – за общий рынок, но я не думал, что общий рынок – мой дом. Нелепость ситуации породила гнетущую тишину, впрочем, которую я нарушил.
- Катенька, ты наверно узнала про масть коня, иначе зачем ты здесь, и что делает этот хлопкороб в моём доме?
- С каких это пор мой дом ты называешь своим? – блаженное лицо Катеньки выражает недоумение. – Совсем докурился?
Хлопкороб явно занервничал, вскинул руку, обнажил желтые зубы и выдал: - Этома мы.
- Блять, кто мы, уёбок? – демонстрация моей силы духа действует на него успокаивающе, и хлопкороб сбавляет скорость. Не нужно быть провидцем, чтобы сказать – его харя требует цельнометаллического обрезка трубы.
- Ты что разорался? – Катенька по-прежнему в недоумении, но отступать от своих позиций не намерена. – И вообще, вали из моего дома.
- Ах ты сучка, из твоего дома, говоришь? – сиюминутно вскипев от гнева, я хватаю её за халат и за волосы, выпихиваю за порог. Затем бью хлопкороба ногой по еблету и волоком тащу его в подъезд к Катеньке. – Ишь, бля, чего захотели… Дом мой им приглянулся… Пошли нахуй отсюда.

Выпроводив незваных гостей, я закрыл дверь. После их выпроваживания я растерянно оглядываюсь. Я не устаю себе повторять: н-да, занятное дельце! Здесь как будто побывал сам Эмомали Рахмонов. Восточный колорит – кальян, еще не остывший, плед, опять же узорчатый, и угар качественного ганжа.

Захожу в ванну, и что-то меня настораживает. Не могу понять, что. И наконец, да, я понимаю. Самотык на раковине, которым я аккуратно дырявил катенькин анал. Зачем она принесла его в мой дом? Зачем?

Помимо искусственного фаллоса на раковине, на полке я увидел обилие губных помад, кремов, флакончиков духов. Вбегаю в зал. Тысяча проклятий! Это не мой дом. Достаю из кармана ключи, это не мои ключи. На этот раз я архипогорел. Настолько, что рядом со мной Джордано Бруно показался бы несгораемым. Я смотрю на часы: ноль тридцать.

Если не толочь воду в ступе, у меня в запасе несколько минут до прибытия наряда. Наверняка Катька в милицию обратилась. Хотя, чего я гоню, какие нахуй менты, тут ганжа лет на восемь строгого. Катенька далеко не дура.

Звонок в дверь как удар в пах, ебёныть. Неслышно подхожу и смотрю в глазок. Хлопкоробы, твою мать, человек семь, злые, и с ними Катенька. Вот жеж блять. Нашла дилеров чернонемошных.

Заложив дверь спинкой стула, возвращаюсь в зал и подхожу к окну. Газон в шести метрах подо мной. Спрыгнуть вниз я могу. Открываю ставни, влезаю на подоконник и – вжжж – отправляюсь в полёт. Посадка проходит благополучно. Прижимаясь к стене, я с фронта подкрадываюсь к подъезду. Микрорайон погружён во мрак. Захожу в подъезд.
- Все на пол, блять, работает ОМОН! – не знаю, что сподвигнуло меня крикнуть это, но крикнул я жизнеутверждающе.

Пулей влетел на второй этаж. Хлопкоробы ничего умнее не придумали, кроме как лечь на пол мордами вниз. Катенька со взглядом испуганного страуса продолжала стоять. Я подскочил к ней и отдал ключи.
- На, держи, – она машинально их взяла, я же поспешил ретироваться.

В этот же день в три часа после полудня я открываю дверь своего дома. Наконец-то я его нашел.